Меню сайта

Поиск по сайту

Форма входа

Логин:
Пароль:

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » Своими руками » Склад


Черное лощение

 Хоть и сто мастеров живет в селе, а есть всегда среди всех мастеров мастер. Вот и в Шпиколосах на Львовщине в удивительном селе украинских гончаров, живущем этим ремеслом уже более четырех столетий, мне сразу указали на беленую хату Павло Ивановича Керкало. Стоит она внизу, у дороги, а участок карабкается к вершине огромного холма, на склоне которого уместилось полсела. В двух десятках метров от дома - дощатое строение, которое я принял было за сарай, и только потом, когда Павло Иванович, знакомя меня со своим хозяйством, поддел снаружи крючок и отворил широкую дверь, я увидел, что никакой это не сарай, а святая святых гончарного дела - огромная, выложенная из огнеупорных кирпичей печь. 

 Но это было потом, а сначала я нашел хозяина в его небольшой мастерской, где все было белым - стены, потолок, печка. Под низким потолком висела голая лампочка, добавлявшая немного света к тому, что проходил сквозь небольшое оконце. Воле случая было угодно, чтобы мое знакомство с древним ремеслом западноукраинских кахляров началось с самого начала долгого процесса, - перед Керкало лежал на широкой доске огромный ком желтой, маслянистой от воды глины, и это обстоятельство предопределяло весь ход дальнейших действий хозяина: его материал не мог дожидаться, чтобы Павло Иванович начал заниматься свалившимся на голову гостем или рассказывать мне все по порядку хитрости гончарного дела. И поэтому, едва поздоровавшись со мной и толком не поняв сразу цели моего приезда, Керкало извинился и, надев робу, вступил в единоборство с глиняной глыбой. Он мял ее, как стирают белье, распластывал на доске и раскатывал большой скалкой, как тесто для великаньего пирога. Затем снял с полки другой ком глины - много меньше размером и иного цвета- бело-голубой, зажал его между коленей и железным стругом стал срезать узкие, плоские дольки. Когда стружек набралось изрядное количество, мастер замешал их в основное глиняное тело.

- Это для мягкости и гибкости,- пояснил он,- ведь от качества глины и посуда во многом зависит. Бывает глина жирная - так та, ну сказка: посуду из нее и обжигать-то не надо, на солнце высуши, и хорошо. Сделаешь тонкую, как бумага, а звенит - как звонок! Наша, местная, обязательно для пластичности добавки требует. 

 Павло Иванович мнет глину, время от времени брызгая на нее водой из банки, глина блестит, лоснится, и снова мнет ее мастер своими сильными руками. Наконец, видимо довольный качеством глины, он раскатывает ее длинными валиками, которые делит на равные - величиной в два кулака - цилиндрики. Таких заготовок получилось около пятидесяти. Все их гончар поставил одна к другой на доски, а сам перебрался на лавку к печке - к самодельному гончарному кругу. 

 В центре круга, смочив водой, прилепил первый глиняный кулич и правой рукой с силой крутанул круг, а затем обеими ладонями стал вращать под ним, словно трут, деревянный столбик. Кулич вертелся волчком, и в этот момент Павло Иванович со всей силой обжал его пальцами. Глиняный ком, утоньшаясь, пополз вверх, а наверху, под большими пальцами мастера, образовался валик. Павло Иванович быстрым движением прибавил скорости кругу,и теперь его пальцы стали раздавать заготовку изнутри. Будущий сосуд разбухал на глазах, как надуваемая волейбольная камера. А потом левая рука снаружи, а правая изнутри старались соединиться, и слой сжимаемой ими глины становился все тоньше, давая рост стенкам сосуда. 

 На остановившемся наконец круге застыла то ли огромная чаша с пологими стенками, то ли глубокая миска - макитра, самый распространенный вид посуды в этих краях. Но работа еще не окончена. Керкало взял тонкую заточенную палочку и легонько крутанул свой станок, затем прикоснулся к вращающейся чаше ближе к верхнему краю в одной точке, затем в другой, пониже, а потом - волнообразным движением между этими точками, ставшими линиями. 

 Теперь осталась весьма деликатная операция - перевести, не помяв, мягчайшую тонкостенную посудину на место сушки. Гончар обогнул основание макитры тонкой жилкой с деревянными ручками на концах и отрезал ею чашу от гончарного круга. Обеими ладонями, широко расставив пальцы, бережно охватил свое изделие и перенес на широкие нары. Стенки чуть сошлись, мастер поправил их легким шлепком ладоней и вытер рукавом со лба капли пота. 

 Чаша родилась на гончарном круге минуты за три, не больше, ровная, почти идеально гладкая. Можно прочитать, наверное, все учебники по истории человеческого общества, где сказано о значении изобретения гончарного круга, но нужно собственными глазами увидеть его в крестьянском жилище, увидеть, как разрывается глиняная пуповина, связывающая этот простейший, примитивный инструмент с рожденным на нем изящным сосудом, чтобы осознать„ почему с появлением гончарного круга в жизни человечества началась новая эпоха. 

 А мастер уже пришлепывал к кругу новую порцию глины. Это был первый этап гончарного ремесла. Теперь несколько дней вылепленная посуда посохнет в доме, прежде чем ее покроют глазурью и вместе с полутора сотнями других кринок, горшков, макитр поставят в печь для обжига, откуда они выйдут кирпично-рыжими. 

 Вместе с последним лучом солнца, покинувшим мастерскую, опустела полка глиняных заготовок перед Керкало. Он тяжело распрямил спину, и только теперь я решился спросить о том, ради чего и ехал сюда издалека. Дело в том, что в Львовском музее этнографии и народных промыслов мне поведали, что именно здесь, в Шпиколосах, должны еще помнить ушедшее ныне искусство черного лощения - изготовления задымленной посуды, великолепные образцы которой украшают музейные витрины. 

 Я спрашиваю Керкало о черном лощении, и он рассказывает, что большой мудрости этот способ обжига глины не требует: разница лишь в том, что печь наглухо закрывается, и посуда обжигается окутанная дымом. Правда, если брать обычную желтую глину, то выйдет она не угольно-черной, а черновато-серой, цвета старого железного ножа. 

- Тут хороша черная глина,- говорит мастер,- да вот с ней-то и загвоздка. Лет тридцать уж не делают у нас задымленной посуды: на том месте, где испокон веков ту глину брали, образовался лесхоз, и теперь там молодой лес гудит. А кто же из-под корней позволит глину копать? Остался, правда, пустырек километрах в трех от села, да черной глины там слой всего в ладонь, а лежит он на глубине человеческого роста. 

 Лопата в моих руках держалась уже с трудом, когда ее светлый широкий штык врубился наконец на дне траншеи в плотную черноватую массу. И сразу же прошел ее насквозь, обнажив снизу такую же желтую глину, что спластовалась в полутораметровых откосах ямы. Совком я наковырял ведро желанного материала. А когда мы принесли его домой и вывалили в корыто, жена Керкало Стефания Михайловна плеснула туда кипятка. Потом хозяин смял глину в один шматок, бросил его на свою наковальню, и повторилась знакомая операция. 

 Павло Иванович, должно быть, сильно устал, но его еще хватило на то, чтобы засесть за свой гончарный круг и, упрямо выжимая из глины нужную форму, вылепить десятка два посудин: и непритязательную по форме макитру, и изящную, словно древнегреческая амфора, горщику, и сложнейший калач, и даже верх гончарного искусства - близнецы. Детишки с удивлением смотрели на предметы, выходившие из-под рук отца; на их коротком веку такого в селе никто не делал. 

 Мне не терпится скорее увидеть посуду после обжига, но торопиться не следует: непросохшая глина может от высокой температуры рассыпаться или потрескаться. У нас есть время подготовить все необходимое для обжига - тут и дрова нужны особые и тоже особым образом просушенные. 

 Мы отбираем очищенные от коры чурки, мастер на корточках пробирается в огромный черный зев печи, и я подаю ему туда дрова, которые он раскладывает в чреве кирпичного исполина. Выбравшись наружу, он обходит печь и с обратной стороны, где имеется еще один створ, запаливает дрова. Могучая тяга едва успевает раздуть языки пламени, как гончар задвигает железным щитом дыру, через которую он проходил в печь, и мы вместе заваливаем его землей. Через оставшийся открытым створ видно, как сбился, задохнувшись, огонь - теперь дрова, отдавая влагу, будут томиться здесь целые сутки. 

 ...Они были легкими, теплыми и местами чуть обуглившимися, когда на другой вечер мы, разобрав земляной завал, пробрались в печь. И в их сухой, плотной невесомости затаилась отныне скрытая мощь адского жара. 

 Когда Павло Иванович постучал согнутым пальцем по посветлевшей стенке макитры и она отозвалась ему глухим эхом, он изрек: «Пора». 

 Это целое искусство - заложить посуду в печь для обжига. Он выкладывал сначала слой дров, а на него слой посуды, сверху снова дрова и опять посуду. Получился слоеный пирог высотой почти под своды печи. И вновь, когда пламя, кажется, готово было с тревожным ревом испепелить изделия мастера, мы заткнули огнедышащую пасть печи железным кляпом и засыпали его для верности землей. 

 Внутри теперь боролись две силы: наступающая - огонь и обороняющаяся - искусство гончара. Тончайшие стенки посуды противостояли тысячеградусному жару, которому некуда было вырваться из каменной пещеры. 

 Победило мастерство Керкало. Правда, узнали мы об этом только сутки спустя, доставая черные, лоснящиеся, как антрацит, макитры. Память и руки не подвели мастера. Он долго глядел на результат своего труда и наконец проронил, видимо, только какую-то часть своих невысказанных мыслей: «Хорош гурток вышел, жаль, богато побьется в кузове».



Проголосовать: 
Категория: Склад | (10.03.2015)
Просмотров: 3378 | Рейтинг: 0.0/0